Николай I и Наполеон III: взаимоотношения и политика
(1848–1854). Любовь ПУХОВА
2010-03-03
Для изучения истории России 1850–60-х гг., ее положения на международной арене важно учитывать восприятие правящими кругами связанных с ней стран внешнеполитической ситуации и поставленных временем задач. Став по воле случая или в силу необходимости и обстоятельств во главе государства, личность может оказывать на ход и исход исторических событий разное, но всегда заметное влияние.
В представленной статье будет сделана попытка анализа взаимоотношений российского императора Николая I и французского принца-президента (а затем императора Наполеона III) и влияния этих взаимоотношений на реальную внешнюю политику в течение шести лет с 1848 г. по 1854 г., то есть до разрыва России с западными державами и начала Крымской войны. При этом следует понимать, что, конечно же, у Николая I, как и у Луи-Наполеона, сложились определенные представления друг о друге еще до того, как они были поставлены перед необходимостью решать вопросы взаимоотношений двух государств. Однако их возможности для того, чтобы эти априорные представления столкнулись с реальностью, реальным общением и, может быть, как-то изменились, были крайне ограничены. А личная встреча Николая I и Луи-Наполеона так никогда и не состоялась.
По сути, отношения императоров были испорчены двумя конфликтами: первый носил сугубо личный характер – из-за титула Наполеона III и формы обращения к нему Николая I; второй – официальный и международный – из-за так называемых «Святых мест». Эти главные споры сопровождались более мелкими, на которые часто в историографии не обращалось должного внимания, однако влияние которых на общую линию поведения французского императора в отношении России еще предстоит рассмотреть.
Февральская революция 1848 года нарушила отношения между Францией и Россией; французский посол покинул столицу Российской империи, посол же России Н.Д. Киселев2 остался в Париже как частное лицо. В результате президентских выборов во Франции победу одержал человек, который в молодости хотел служить в русской армии и который писал своему отцу 19 января 1829 г.: «Я сделал выбор, который, надеюсь, не разочарует вас; он очень хороший и очень достойный… Я желаю… следующей весной принять участие в кампании против турок в качестве волонтера в русской армии». Теперь ему было 40 лет, и он стал президентом Французской республики. Фактически сразу после прихода к власти Луи-Наполеон оказался перед очень серьезным вопросом: с кем из великих держав и как ему устанавливать хорошие отношения, которые были нужны ему для осуществления дальнейших планов: реставрация империи во Франции, возврат этой страны в ряды великих держав и укрепление власти Бонапартов. Поэтому французский принц-президент (а затем император) действительно жаждал найти союзника. А лучше нескольких.
На протяжении января 1849 г. Киселев в своих донесениях неоднократно отмечал, что Луи-Наполеон и его ближайшие советники «с некоторой тревогой» ждут новостей из Петербурга и хотят, чтобы отношения Франции с Россией приобрели официальный характер. В апреле 1849 г. в личной беседе с Н.Д. Киселевым французский президент выразил уверенность, что «официальные отношения между двумя странами не замедлят восстановиться». Несомненно, такое поведение Бонапарта свидетельствовало о его желании установить взаимопонимание с правительством Российской империи. Возможно, частично этим же была вызвана и смена министра иностранных дел: министром иностранных дел стал А. де Токвиль3, который стремился избегать осложнений с Россией.
Между тем сделать это было не так уж просто, потому что в Санкт-Петербург из-за границы приходили тревожные слухи о том, чего более всего не хотел Николай I: о возможной реставрации империи во Франции. 14 ноября 1849 г. в беседе с французским посланником в России К. Ламорисьером4 А.Ф. Орлов5 спросил, правда ли, что во Франции планируется скорый государственный переворот. При этом Орлов отмечал, что слухи эти распространяются не среди врагов принца-президента, а среди его друзей, и активней всего этим занимается Ж. Персиньи6. Ламорисьер ответил Орлову, что, поскольку Персиньи не выполняет никакого официального поручения правительства, любые подобные слова являются только выражением его личных предпочтений и желаний, но ни в коем случае не планов президента. На это Орлов сказал, что слухи как раз потому так тревожны, что распространяют их не враги, а самые близкие друзья принца-президента.
Эта беседа имела продолжение в разговоре с К.В. Нессельроде7, который получил «странное сообщение» о том, что Персиньи интересовался у Венского кабинета вопросом, как среагирует Австрия, если принц-президент совершит государственный переворот и установит монархическое правление; австрийское правительство, в свою очередь, запросило российское о его реакции. Свое мнение Россия обозначила четко: «Мы ответим, что мы не знаем и не хотим знать другого правительства, чем правительство республики, с которым мы установили отношения и с которым мы хотим их продолжать». А двумя неделями раньше Ламорисьер имел подобную беседу с министром иностранных дел Австрии, который интересовался, не имеет ли президент намерения изменить «природу своей власти». Подозрения великих держав и их реакция для Луи-Наполеона должны были означать только одно: он устраивал Европу и Россию в качестве принца-президента, но не в качестве императора.
В декабре 1849 г. послом в Петербурге был назначен генерал де Кастельбажак8. Выбор именно этой фигуры со стороны Луи-Наполеона был неслучайным; можно сказать, что личность генерала де Кастельбажака олицетворяла желание Франции установить с Россией дружеские отношения: де Кастельбажак был старым солдатом Наполеоновской армии, который полагал, что главным противником Франции является Англия, как и во времена Наполеона I. Таким образом, установление хороших, мирных отношений с Россией – самое лучшее, чего только может желать французское правительство. Тем более что весной 1850 г. были установлены постоянные отношения между Англией и Францией, которые основывались на личной переписке Луи-Наполеона и Г.Дж.Т. Пальмерстона.
31 мая 1850 г. во Франции был принят закон, который отменял всеобщее избирательное право. Казалось бы, должно стать совершенно очевидно, что Луи-Наполеон идет по пути своего дяди. Однако в тот момент Николай I одобрил действия французского президента, так как российский император уважал и поддерживал всё, что было связано с твердой властью, о чем сообщал французский посланник: «Они (Николай I и Нессельроде) испытывают огромное уважение к образу действий президента республики: они восхищаются согласием, которое существует между принцем Наполеоном, его министром и большинством в Национальной Ассамблее…». Видимо, несмотря на донесения Киселева и все слухи, российский император не верил всерьез, что принц-президент решится на монархию.
Взаимные расшаркивания сторон продолжались: в начале января 1851 г. де Кастельбажак сообщает, что «очевидно уважение и симпатия его величества и его канцлера по отношению к президенту республики». Однако Россия по-прежнему не предоставляла Н.Д. Киселеву официального статуса посла Российской империи во Франции, чем вызывала огорчение французской стороны. По всей видимости, Николай I хотел убедиться окончательно, куда движется Франция в своем политическом развитии, прежде чем посылать официального посла. То, что такое поведение не без оснований могло расцениваться французской стороной как неуважительное, российского императора, видимо, мало волновало.
Как известно, 1850–1851 гг. ознаменовались вновь поднятым восточным вопросом. В 1850 г. православный патриарх Иерусалимский обратился к турецким властям за разрешением на починку главного купола храма Святого Гроба Господня. Одновременно с этим бельгийская миссия в Константинополе подняла вопрос о восстановлении могил иерусалимских королей-крестоносцев. Французский посол в Константинополе получил распоряжение Луи-Наполеона напомнить султану о необходимости сохранить в неприкосновенности права латинской церкви в Палестине.
В отечественной историографии весьма распространено мнение о том, что действия Луи-Наполеона с самого начала были вызваны желанием поругаться с Россией и идти против нее в «крестовый поход». В действительности же главная задача принца-президента заключалась в том, чтобы отблагодарить клерикальную партию за оказанную и оказываемую ему постоянно поддержку внутри страны. А сделать это он мог только на Востоке: «Поднимая этот вопрос, Луи-Наполеон совершенно не подозревал последствий, которые могут повлечь за собой его требования. Мысль о возможном столкновении с Россией вовсе не являлась в представлении принца и его советников… Истина заключалась в том, что поддержка клерикальной партии была нужна для внутренней политики принца Луи-Наполеона»9. И назначение послом в Константинополе довольно агрессивно настроенного Лавалетта следует рассматривать с этой же точки зрения. Забегая вперед, отметим, что даже уже в январе 1853 г., когда восточный вопрос был в разгаре, Лавалетт писал де Кастельбажаку: «У нас нет ни малейшей идеи воевать…». Действительно, сразу после переворота 2 декабря 1851 г. Луи-Наполеон сам высказался в том смысле, что французский посланник в Константинополе «перегнул палку». А после получения Лавалеттом трех ключей от Вифлеемского храма и вовсе приказал ему быть довольным. При этом сам Луи-Наполеон старался по-прежнему внушить доверие к себе, и в одном из разговоров с Киселевым в конце октября он отметил, что «император Австрии очень хорошо расположен к нему…». Это упоминание нельзя считать случайным, поскольку в 1851 г. между Россией и Австрией еще существовало полное взаимопонимание.
В ночь на 2 декабря 1851 г. (годовщина Аустерлицкой битвы10) во Франции был совершен государственный переворот. Следом была опубликована конституция, выработанная по образцу консульской конституции 1799; она носила чисто монархический характер, хотя и с избираемым на 10 лет президентом. Оставалось сделать только один шаг, чтобы обратить республику в империю, и в Петербурге это понимали. Такое развитие событий категорически не устраивало Николая I. Российский император начал действовать более тонко, с его точки зрения: одобряя действия Луи-Наполеона, он всячески намекал на то, что принцу надо остановиться.
В начале января 1852 г. Н.Д. Киселев добился аудиенции у французского президента, чтобы передать ему следующее: «Император Николай очень сочувственно принял известие о событиях 2 декабря; он смотрел на ожидание событий, которые могли наступить в 1852 г., как на обстоятельства, вредные для упрочения спокойствия во всей Европе». В беседе было затронуто и будущее Франции, и Луи-Наполеон, видимо не сомневаясь пока еще в расположении России, совершенно открыто заявил, что Франция должна идти тем же путем, что и при Наполеоне I. В результате получасового разговора Киселев полностью убедился в намерении принца-президента укрепить свою власть и продолжить прерванную деятельность его дяди.
Почти сразу после переворота, 15 января 1852 г., Луи-Наполеон обратился с личным письмом к Николаю I, в котором извещал его о происшедших во Франции событиях. В этом письме французский президент объяснял причину совершенного переворота (чего он не сделал по отношению к другим главам государств, которые были просто официально извещены о происшедших во Франции переменах): «Возрастающая и несправедливая неприязнь Законодательного собрания, повторяющиеся покушения на ограничение моей власти и деятельность старых партий угрожали Франции анархией… Я уже поручил довести до сведения Вашего Величества о мерах, которые в столь серьезных обстоятельствах я считал себя обязанным принять, ставя право и общественное спасение выше законности, сделавшейся бессильной». А также Луи-Наполеон выражал надежду на то, что между Россией и Францией постепенно, шаг за шагом, устанавливаются добрые отношения, которые, по его мнению, необходимы «для отдыха народов мира». Несмотря на доброжелательный тон письма, очевидна обеспокоенность Луи-Наполеона реакцией российского императора на совершенный во Франции переворот. Что же касается его мотивов, то очевидно, что такой шаг Бонапарта можно объяснить только его желанием установить с Россией хорошие, дружеские отношения, которые, конечно, могли бы впоследствии помочь осуществлению его планов. Николай I ответил поздравлением по поводу избрания Луи-Наполеона на 10-летнее президентство, а в беседе с де Кастельбажаком император поручил ему передать Бонапарту, что «он занимает лучшее положение, чем кто-либо другой из государственных деятелей двух предыдущих режимов, лучшее, чем мы все». Но только такое положение и устраивало Николая I: «Если он будет точно следовать своему плану, не поддаваясь дерзким амбициям, он займет достойное место в европейской политике и в истории вместе со всеми нами». Теплые слова, но сказаны свысока.
Весь 1852 год прошел в подготовке Луи-Наполеона к провозглашению себя императором Франции, с одной стороны, и в стараниях Николая I удержать его от этого шага – с другой. Российская сторона полагала, что признание Луи-Наполеона императором необходимо поставить в определенные ограничительные рамки, если уж это признание станет неизбежным.
Киселеву было дано задание еще раз встретиться с принцем-президентом и указать ему на опасность следовать до конца по пути своего дяди, поскольку это чревато общеевропейской войной. Получив депешу, посол, опасаясь сразу направляться с ней к президенту, намеревался переговорить с министром иностранных дел Франции, но, не застав его, вынужден был разговаривать с Тувенелем, тогда директором внешнеполитического департамента МИД Франции, чтобы попробовать хотя бы у него выяснить возможную реакцию Луи-Наполеона на эту депешу. Тувенель высказал полную уверенность в том, что смысл депеши не понравится Луи-Наполеону, поскольку он явно не укладывается в планы президента. Киселев, надеясь, возможно, согласовать такой ответ Тувенеля со своим правительством и получить указания Нессельроде на дальнейшие действия, попросил Тувенеля не сообщать министру иностранных дел о содержании разговора и, тем более, о содержании депеши. Вскоре, однако, его постигло разочарование.
В начале февраля Киселеву представилась возможность говорить с Луи-Наполеоном во время так называемого «русского ужина». Луи-Наполеон спросил Киселева, что это за нота, о которой ему говорил его министр иностранных дел, и почему российская сторона полагает, что он хочет войны. На это Киселев вполне дипломатично ответил в том смысле, что даже само имя «Наполеон» ассоциируется у многих, и особенно в России, прежде всего с войной. Французский президент заверил российского посла в своей полной миролюбивости, подчеркнув однако, что Франция не потерпит никакого вмешательства в свои внутренние дела и, если ее вдруг заденут, она не будет ни минуты колебаться, чтобы защититься всеми силами. Из оговорки Луи-Наполеона «И в Англии, и в других странах всегда вспоминают о Ватерлоо, а это больно слышать» Киселев сделал вывод о том, что будущий французский император вынашивает планы о мщении за ущерб, нанесенный его стране в 1815 г. Представляется, что для тогдашнего момента такой вывод был не только слишком поспешным, но и даже ошибочным: всё поведение французского президента показывает, что его целью являлись выход из дипломатической изоляции и нахождение надежного союзника, а не немедленное развязывание военных действий.
Между тем, получив донесения о переговорах с Луи-Наполеоном, император Николай I принял решение выехать в Берлин и Вену, чтобы посовещаться с прусским королем и австрийским императором о том, какие действия предпримут эти страны в том случае, если не сегодня завтра Франция объявит себя монархией. Со своей стороны, французский президент, прознав об этой поездке российского императора, с целью узнать действительное отношение к своим действиям венского и берлинского дворов, предпринял ответный ход – он отправил туда только что назначенного сенатором Жоржа Дантеса барона Геккерена11. По официальной версии Дантес ехал в Вену для свидания со своим отцом бароном Геккереном, голландским послом. На самом же деле он ехал проводить переговоры.
Николай I прибыл в Вену 8 мая 1852 г. После переговоров с Францем-Иосифом12 была достигнута договоренность, что, если во Франции будет восстановлена монархия, две страны признают только личную пожизненную монархию. Вслед за российским императором, только что отъехавшим в Берлин для согласования принятого решения с прусским королем, в Вену прибыл Дантес. Ему предоставили свидания и с Францем-Иосифом, и с канцлером Буолем. Содержание этих бесед нам не известно, но можно предположить, что итог был весьма благоприятным для Франции, поскольку Дантес сразу же помчался в Берлин, встретился с министром иностранных дел Пруссии, а затем стал добиваться аудиенции у Николая I.
22 мая состоялась встреча Жоржа Дантеса и императора Николая I. Первый сразу же поднял вопрос о признании со стороны иностранных государств империи во Франции. Николай ответил в том смысле, что положение принца-президента и сейчас более чем устойчиво и подобный шаг может принести больше вреда, нежели пользы. Но как только перед Николаем I был поставлен вопрос о возможности наследственной власти Бонапартов во Франции, он сразу же прекратил беседу, заявив: «Я не хочу знать, каковы на этот счет намерения Луи-Наполеона. Он человек честный, я полагаюсь на него». Очевидно, что здесь Николай намекал на не столь давние заверения де Кастельбажака, когда он уверял российское правительство в том, что империи во Франции не будет.
Таким образом, в смысле налаживания отношений с русской стороной миссия Жоржа Дантеса оказалась неудачной. Между тем само обращение Дантеса к российскому императору показывает, что Луи-Наполеон отдавал должное тому влиянию, которое оказывает Россия на международной арене.
Кроме того, летом 1852 г. произошел еще один эпизод, который не мог не отразиться негативно на отношении Луи-Наполеона к России и лично Николаю I. На 15 августа французское правительство назначило празднование дня рождения Наполеона I Бонапарта. Австрия и Пруссия отказали французским посольствам в проведении публичного торжественного праздника. Россия поступила таким же образом, запретив французскому посольству проводить торжественную открытую мессу. Де Кастельбажаку «разъяснили», что французскому правительству необходимо различать праздники, которые отмечаются в честь какого-либо лица, и праздники, которые вызывают какие-либо исторические воспоминания. Очевидно, что праздник 15 августа относился к последним. И де Кастельбажаку пришлось праздновать этот день частным образом.
Можно сказать, что французское правительство почти проглотило это пренебрежение, поскольку Россия была здесь не одинока. Но только «почти». В Москве генерал-губернатор запретил 15 августа служить католическую мессу в католической церкви и даже дал полиции приказ оказывать противодействие, если будут попытки проникнуть в здание со стороны чинов французского консульства. Между тем еще 11 августа (30 июля) первый секретарь посольства извещал письмом московского генерал-губернатора о предстоящем празднике. Однако генерал де Кастельбажак не стал поднимать шум по этому поводу, приписав случившееся отсутствию сдержанности со стороны генерал-губернатора. Первый секретарь посольства потребовал разъяснений в МИДе России по этому вопросу. Товарищ министра Л.Г. Сенявин13 ответил ему как настоящий казуист-дипломат. Сначала было сказано, что МИД России еще не получило разъяснений в связи с упомянутой проблемой. Затем – что этим вопросом займется лично де Кастельбажак во Франции. Однако первый секретарь настаивал, и в итоге он добился ответа, который звучал как насмешка, но придраться к нему было невозможно. Сенявин сказал, что ему не было известно о праздновании 15 августа: «Принц носит имя Луи, и мы полагали, что празднование будет в день св. Луи – 25 августа, и я читал в газетах, что этот день действительно праздновался в Сен-Клу». Секретарю ничего не оставалось, как сказать, чтобы на будущее все запомнили дату 15 августа.
Очевидно, что все эти события и переговоры стали началом охлаждения отношений между Францией и Россией, что, в свою очередь, заметил и де Кастельбажак на собственном опыте – отныне император Николай оказывал внимание на парадах не ему, а австрийским и прусским офицерам.
Вскоре, 9 октября 1852 г., во время поездки по стране, в Бордо Луи-Наполеон произнес речь, в которой впервые упомянул о восстановлении империи. Его дальнейший вояж уже больше походил на триумфальное шествие.
1 ноября де Кастельбажак вернулся из отпуска в Санкт-Петербург. Немедленно по приезде он был принят императором. Николай I продолжал придерживаться выбранной им тактики: одобряя действия Бонапарта как президента, в то же время говорить о невозможности восстановления империи во Франции: «Оставайтесь при сильной и консервативной республике и берегитесь империи».
В свою очередь, 27 ноября в Париж из отпуска вернулся российский посол Н.Д. Киселев. На следующий день после своего прибытия Киселев получил частную аудиенцию в Сен‑Клу, чтобы вручить Луи-Наполеону письмо от императора Николая I, в котором российский император убеждал его не реставрировать империю.
Но было уже поздно отговаривать Бонапарта от принятия императорского титула.
2 декабря 1852 г. Луи-Наполеон провозгласил себя императором Наполеоном III. Зная, что его признают почти все великие державы, он уже более не хотел идти на поклон к Николаю I, а желал построить нормальные взаимоуважительные отношения, которые и должны существовать между двумя суверенами двух государств.
Разумеется, новый император Франции еще мог ответить на письмо Николая I. Однако чрезвычайный курьер привез сообщение о провозглашении принца императором.
Письмо Луи-Наполеоном было написано, хотя и не отправлено. «Я бы хотел иметь возможность последовать совету, который мне дали Ваше Величество касательно вопроса о титуле Наполеона III. Но Ваше Величество понимают, что мне нельзя действовать другим образом… Ваше Величество, позвольте мне сказать, что восстановление Империи не сможет, мне кажется, оскорбить… религиозных чувств, которые Вы испытываете к памяти Вашего выдающегося брата императора Александра; потому что моя мама повторяла мне, что в 1814 году император Александр часто говорил с сожалением о восстановлении на троне Бурбонов… он говорил моей матери, что эти принцы не понимают ни их страны, ни их эпохи… Я не скрою печального чувства, что Ваше Величество не пожелали удостоить меня чести назвать меня братом. В течение моего детства я всегда испытывал чувства глубокой нежности к Российской Императорской фамилии, и я всегда верил, что в интересах обеих стран будет жить в самых лучших отношениях…» Неизвестно, как стали бы складываться отношения между Николаем I и Наполеоном III, отправь последний это письмо. Скорее всего, российский император не принял бы близко к сердцу данные ему объяснения, но, по крайней мере, он бы получил ответ.
Теперь же на полученном известии о провозглашении империи во Франции Николай написал: «Не может быть никакого обсуждения цифры «III»; мое мнение называть его Louis‑Napoléon, Empereur des Français и только. Если он будет сердиться, тем хуже для него; а если он станет дерзить, Киселев покинет Париж». А с титулом напрямую был связан и другой вопрос – вопрос о форме обращения между двумя государями в личной переписке.
Напротив, английская королева поспешила обратиться к новому императору по всем правилам, и в своем формальном письме о признании уверяла Наполеона III «в своем невероятном расположении и доверии» и «в своих искренне дружеских чувствах». «Я потрясен тем, что Англия – первая держава, признавшая меня», – поделился Наполеон III с английским послом. Думается, что здесь он несколько лукавил, поскольку из предварительных переговоров ему уже было известно, что английское правительство признает титул «Наполеон III». Если бы ситуация развернулась иначе, Наполеон III оказался бы в очень тяжелом положении. Возможно, что неотправленное столь теплое письмо Николаю I было написано как раз на тот случай, если вдруг Англия изменит свои намерения касательно признания империи во Франции.
Между тем началась дипломатическая борьба между Францией и Россией за принятие или непринятие нового статуса этой страны. Только три страны – Австрия, Пруссия и Россия – медлили с признанием Франции империей. Наполеон III справедливо полагал, что решающую роль в этом играет Россия, а потому де Кастельбажак дважды по его поручению пытался выразить Нессельроде недовольство промедлением с признанием со стороны России. Канцлер, однако, не давал четкого ответа, отговариваясь тем, что еще не закончены переговоры между тремя странами.
Николай I предложил применять к новоиспеченному французскому императору ту же форму обращения, которую он применял к Луи-Филиппу14, – то есть заменить слово «frère» («брат») на слово «sire» («сир»). Однако австрийское правительство сочло, что такая формула слишком суха, и предложило добавить еще «bon ami» («добрый друг»). Эта формула – «sire et bon ami» – и была принята всеми тремя кабинетами. Однако уже 18 декабря австрийский император и прусский король решили в верительных грамотах поставить принятую в обращении между государями формулу «милостивый государь, брат мой». Очевидно, что Австрия и Пруссия боялись портить отношения как с Россией, так и с Францией. Нарушение договоренностей стало неприятным сюрпризом для российского императора, поскольку теперь он оказался одинок в нежелании обращаться к Наполеону III так, как это было принято между государями. В результате французский император принял российскую формулировку, но всем было понятно, что Наполеон III вряд ли забудет такое оскорбление, нанесенное ему российским императором.
Таким образом, недоброжелательные отношения между императорами Николаем I и Наполеоном III складывались постепенно, и личный фактор играл тут далеко не последнюю роль. Однако самым главным для обеих сторон стало расхождение во взглядах на проблему Палестины.
Добившись императорского титула, Наполеон III активизировал свою внешнюю политику. Среди прочих направлений он без особых сомнений решился заявить о своих интересах в восточном вопросе, хотя здесь очень легко было поссориться с Николаем I. Насколько сам Наполеон III осознавал всю важность восточного вопроса для России? Отдавал ли он себе отчет в том, что его вмешательство может спровоцировать военный конфликт? Как влияло на Наполеона отношение к нему Николая I после провозглашения во Франции империи, и как это отразилось на его отношении к вопросу о Святых местах?
Для Франции восточный вопрос был идеальной ареной для того, чтобы продемонстрировать свои намерения утвердиться снова как великая держава, при условии разумного решения этого вопроса.
Ход дипломатической борьбы в этот период весьма подробно изучен как в отечественной, так и в западной историографии, так что мы остановимся только на заключительном этапе, который непосредственно предшествовал началу Крымской войны.
В октябре 1853 г. Турция потребовала вывести русские войска из Дунайских княжеств. 4 октября султан Абдул-Меджид объявил о состоянии войны с Россией. 20 октября (1 ноября) 1853 г. император Николай подписал Манифест «О войне с Оттоманской Портою». Однако ничего катастрофического в этот день еще не произошло: началась очередная русско-турецкая война.
23 октября 1853 г. Наполеон III писал министру иностранных дел Друэну де Люису: «Кого потерял Луи-Филипп, так это Англию… Когда мы отправили наш флот в Саламин, мы преследовали цель, чтобы Англия не осталась холодной и безразличной… Сегодня эта цель достигнута… Интересы Франции теперь очевидны. Нам нужно согласие с Англией в Константинополе, а затем привлечение Австрии и Пруссии к нашему союзу». Из этих слов становится понятным, что французский император решил создать антирусскую коалицию. Другое дело, что создание коалиции еще не всегда означает начало войны, а в конкретном случае это могло означать желание добиться своих интересов в ситуации, когда Россия не смогла бы ничего противопоставить.
17 (29) октября 1853 г. Киселев встретился с французским императором. Наполеон III признавался в своей полной симпатии к «лояльнейшему Николаю I», а Киселев передавал, как «сердечно относится» российский император к благороднейшему французскому. После обсуждения вопроса о воинственно настроенной прессе в обеих странах, разговор перешел на более серьезные проблемы, и снова Киселев сделал вывод о том, что лучшим средством достижения мирного исхода конфликта французский император видит международную конференцию и конгресс, призванные зачеркнуть «оскорбительные для Франции» положения Венского конгресса 1815 г.
5 (17) ноября 1853 г. император Наполеон встретился с Киселевым, которого еще раз заверил в своей надежде сохранить мир. А французская эскадра совместно с английской тем временем уже стояла у Золотого Рога, в Тулоне проводились приготовления для отправки 20‑тысячного десантного корпуса. В Вене продолжались дипломатические переговоры, итогом которых стала коллективная нота 23 ноября (5 декабря) от имени Франции, Англии, Австрии и Пруссии. Согласно этой ноте, Порта должна была заявить об условиях, на которых она могла бы вести переговоры с Россией. В России эта нота вызвала более чем отрицательную реакцию, которая, несомненно, только усилилась участием в этой ноте Пруссии, поскольку таким образом окончательно подрывались основы тройственного союза и российский император оказывался в изоляции.
Своеобразным рубежом в русско-турецкой войне стало Синопское сражение 18 (30) ноября 1853 г., в котором практически все турецкие десантные корабли были уничтожены эскадрой адмирала П.С. Нахимова. Этот вроде бы обычный факт войны вызвал бурю негодования в Англии и Франции, где растущие русофобские настроения придали реакции общественного мнения импульсивный и иррациональный характер. Синоп был воспринят как избиение младенцев; газетно-журнальные комментарии пестрели словом «резня». Такое же впечатление о личном мнении Наполеона III вынес из беседы с французским императором посол Англии. Граф Орлов вообще сразу заключил, что война двух западных держав с Россией – дело решенное.
Представляется, однако, что реакция общественного мнения не была здесь главным фактором для французского императора. Очевидно, что в представлении западных держав ситуация была такова, что нельзя было позволить России одержать быструю и убедительную победу, а после Синопа в этом не осталось сомнений. И Наполеон III выражал всё большее недовольство отсутствием желания со стороны Николая I идти на переговоры по французскому сценарию.
Действительно, уже 17 декабря 1853 г. английский посол при французском дворе имел разговор с Наполеоном III, после чего немедленно сообщил министру иностранных дел: «Французское правительство полагает, что Синопское дело, а не переход через Дунай, должно бы быть сигналом к действию флотов». Не успел министр опомниться, как посол известил его, что французский император снова его призвал и прямо заявил, что нужно «вымести с моря прочь русский флаг» и что он, император, будет разочарован, если этот план не будет принят Англией. Мало того, Наполеон III приказал своему министру иностранных дел графу Валевскому дать знать в Лондон, что если Англия даже откажется ввести свой флот в Черное море, то всё равно французский флот войдет туда один и будет там действовать так, как найдет нужным.
1854 год начался крайне тревожно для России – англо-французская эскадра вступила в Черное море, формально для защиты судов и берегов Турции. По меткому выражению В.В. Дегоева, «у западных держав первый раз сдали нервы». «Война решена», – записал в своем дневнике 4 января 1854 г. один из деятелей Второй империи. Киселев 26 января 1854 г. доносил, что, по его сведениям, Англия, видимо, решила окончательно поругаться с Россией и что Франция, очевидно, последует за ней, а 29 января то же самое было сказано уже с уверенностью. Россия, со своей стороны, дала указания своим представителям в Лондоне и Париже просить разъяснения по поводу этой меры в том смысле, что если целью союзников является только нейтрализовать Черное море, то обе воюющие стороны должны быть поставлены в равные условия. В противном случае российские представители должны были прервать дипломатические отношения и выехать в Россию. Киселеву вручили официальную ноту за подписью министра иностранных дел Франции, где в ответ на сделанный ранее запрос говорилось, что запрет на плавание по Черному морю относится только к русским кораблям, но не к турецким. Это было откровенное приглашение к войне. В конце января – начале февраля послы России во Франции и Англии покинули свои посты; в скором времени из Петербурга выехали английский посол и генерал де Кастельбажак. 1 февраля 1854 г. Друэн де Люис писал де Кастельбажаку: «Россия уже заняла Валахию и Молдавию: мы хотим помешать тому, что Черное море станет способом создания единой Европы».
Некоторые историки полагают, что в тот момент император Наполеон сделал последний шаг к возможному примирению: он написал 29 января письмо Николаю I, в котором предлагал разрешить конфликт мирным путем, при условии предварительного ухода из Дунайских княжеств русских войск и решении восточного вопроса совместно с Англией, Францией, Австрией и Пруссией. Представляется, однако, что Наполеон III теперь уже лукавил: он знал, что Николай I не мог капитулировать на таких условиях. И таким образом, агрессором выступила бы не Франция, а Россия. Факт в том, что Наполеон приказал опубликовать свое письмо еще до того, как царь успел написать ответ. В ответном письме Николай I писал: «Вы сами, сир, если бы были на моем месте, Вы бы приняли подобное предложение? Я с уверенностью говорю, что нет… и Россия, я это гарантирую, покажет себя в 1854 году так же, как она сделала это в 1812». Это было фактическое объявление войны. Российский император был уверен, что западные державы должны были уважать достоинство России.
Собственно, 9 февраля 1854 г. был издан Высочайший манифест о разрыве с западными державами.
Объясняя цели этой войны, французский император на открытии сессии Законодательного собрания заявил: «Европа знает, что Франция не преследует цели расширения своей территории. Время завоеваний безвозвратно миновало, поскольку в настоящее время любая нация может добиться почета и могущества, не раздвигая границ своей территории, а лишь защищая благородные идеи и отстаивая интересы права и справедливости». Впоследствии министр иностранных дел Франции в это время Друэн де Люис заявил: «Вопрос о Святых местах и всё, что к нему относится, не имеет никакого действительного значения для Франции. Весь этот восточный вопрос… послужил императорскому правительству лишь средством расстроить континентальный союз, который почти в течение полувека парализовал Францию. Наконец представилась возможность поднять раздор в могущественной коалиции, и император Наполеон ухватился за это обеими руками». И это раздор ему удался.
Таким образом, видно, что в первые годы правления перед Луи-Наполеоном Бонапартом стояла одна важнейшая внешнеполитическая задача – отмена Венской системы, возврат Франции в ряды великих держав, и для решения этой задачи он должен был найти союзников. Источники не подтверждают распространенного мнения, что для него отмена Венской системы была обязательно связана с победной войной, тем более – обязательно против России. Напротив, долгое время он прилагал усилия к тому, чтобы установить контакт и нормальные взаимоуважительные отношения с российским императором и многократно намекал на желательность мирного пересмотра существующих международных соглашений при поддержке России.
Между принцем-президентом и российским императором шла довольно оживленная переписка, инициированная именно Луи-Наполеоном. Но Николай I всем своим поведением и покровительственным отношением демонстрировал, что не очень-то и серьезно он воспринимал нового французского президента. Луи-Наполеон, со своей стороны, стремился не только завоевать личное расположение российского монарха, но и достичь с ним согласия по вопросам европейской политики. Однако Николай I, сконцентрировавший свое внимание только на проблемах будущего устройства Франции, не воспринимал эти попытки как приглашение к сотрудничеству. Таким образом, все старания Луи-Наполеона подольститься к российскому императору, хоть и были довольно успешными в смысле обмена комплиментами, оказались совершенно бесполезны для Франции в смысле внешнеполитическом. Это не могло не наталкивать принца-президента на мысль о необходимости поиска другого союзника.
Провозглашение Второй империи во Франции сразу породило новые проблемы во взаимоотношениях Наполеона III с Россией. Николай I открыто продемонстрировал, что он не воспринимал нового французского императора достаточно серьезно и не собирался налаживать с ним равноправные отношения – Наполеон весьма устраивал Николая как президент, но не как император. И если вопрос об обращении между государями был решен после некоторой борьбы (причем именно французский император повел себя благоразумно), то расхождение в восточном вопросе стало ключевым. Это тем более существенно, что, как мы показали, изначально Луи-Наполеон не думал ругаться с Россией из-за этого. Но, будучи императором, Наполеон III желал того, чего Николай I не мог ему предоставить по своим принципам: равного отношения, уважения, признания, а также «небольшого конгресса», на котором Францию бы вернули в ряды великих держав.
Между тем именно восточный вопрос оказался для Второй империи идеальной ареной для заявления себя. Многие исследователи пишут о том, что война являлась главной целью Наполеона. С одной стороны, приходится признать, что вмешательство Наполеона III в спор католиков и православных было обдуманным политическим решением. Однако вплоть до самого разрыва отношений Наполеон III проявлял на словах желание договориться с Россией, а не воевать. На деле же акции французского императора не только задевали чувства и достоинство российского императора, но и в корне меняли условия для переговоров, поскольку были направлены на военное сдерживание России (как, например, отправка флота в Саламин), и совершенно очевидно должны были вызвать острый негатив в Санкт-Петербурге. И всё же действия Наполеона III были вызваны, видимо, стремлением поддержать и увеличить его престиж, так что, учитывая всё ухудшающиеся отношения с Николаем I, он не задумывался о том, какое впечатление эти шаги произведут в России. Он пришел к власти в результате государственного переворота, поэтому положение его на троне было весьма сомнительным. Оказание им услуг и внимания католической церкви способствовало упрочению и легитимизации его власти. Вступившись за права католической церкви, он уже мог добиться своей цели. Как и его дядя, Наполеон III хотел предстать перед миром как защитник католицизма. С другой стороны, он мечтал если не вовсе уничтожить Венский порядок, то, по крайней мере, повернуть его в сторону Франции, разрушив старую антифранцузскую коалицию. Последней в действии он боялся. История предоставила ему прекрасную возможность сделать это путем войны против России вместе с таким могущественным союзником, как Англия. Однако всё поведение Наполеона до начала Крымской войны свидетельствовало о том, что ему не были чужды колебания, а драматическая история его великого дяди не давала забыть о том, чем закончилось для того вторжение в Россию. Николай I, со своей стороны, приложил большие усилия к тому, чтобы максимально настроить против себя нового французского императора, и делал это зачастую сознательно.
Следует согласиться с распространенным в историографии мнением, что, по всей видимости, ключевым событием в подготовке начала Крымской войны стало Синопское сражение. Если до этого времени, несмотря на принятое на совещании 19 марта 1853 г. решение о войне, Наполеон III не спешил его оформлять, то теперь ситуация в корне изменилась. Не потому, конечно, что весть о сражении вызвала бурю негодования в общественном мнении как во Франции, так и в Англии. А потому, что стало очевидно, что без союзников Турция потерпит скорое поражение и у России будут все основания еще более усилиться. А вот этого Наполеон III не хотел. Он не хотел ни усиления России в Константинополе, ни, еще более (и как следствие), – в Европе. Думается, что, адресуя 29 января 1854 г. письмо Николаю I с предложением мирного разрешения конфликта при условии предварительного ухода русских войск из Дунайских княжеств, Наполеон III мог быть заранее уверен в отрицательном ответе российского императора на это письмо. Николай был слишком уверен в незыблемости установленного порядка, собственном международном авторитете и непобедимости русского оружия.
1. Billot Fr. Lettres franques à Napoléon III, Empereur des Français. Bruxelles et Leipzig, 1853. P. 4.
2. Киселев Николай Дмитриевич (1800–1869) – русский дипломат. С 1844 по 1854 г. был сначала посланником, а затем полномочным послом в Париже. В 1856–1864 гг. он был послом при папском дворе, а с 1864 г. до самой смерти – при короле Италии.
3. Токвиль Алексис де (1805–1859) – французский историк. В 1849–1851 гг. министр иностранных дел.
4. Ламорисьер Кристоф (1806–1865) – французский генерал. С июня по декабрь 1848 г. военный министр. В 1849–1850 гг. посланник в России. В 1860 г. – главнокомандующий папской армией, разбит при Кастельфидардо.
5. Орлов Алексей Фёдорович (1786–1861) – князь (1856), государственный деятель, генерал от кавалерии (1833). Участник подавления восстания декабристов. Доверенное лицо императора Николая I. В 1844–1856 гг. шеф жандармов. В 1856 г. – первый уполномоченный России на Парижском конгрессе, подписал Парижский мир 1856 г. В 1856–1860 гг. председатель Государственного совета и Комитета министров.
6. Персиньи Жан-Жильбер-Виктор Фиален (1808–1872) – французский политический деятель. Один из близких друзей императора Наполеона III. В 1836 и 1840 гг. участвовал в попытках Луи-Наполеона захватить власть. Участник переворота 2 декабря 1851 г. В 1852–1854 и 1860–1863 гг. министр внутренних дел.
7. Нессельроде Карл Васильевич (1780–1862) – граф, государственный деятель, канцлер (с 1845), почётный член Петербургской Академии наук (1833). В 1816–1822 гг. управляющий министерством, в 1822–1856 гг. министр иностранных дел.
8. Кастельбажак Бартелеми-Доминик-Жак-Арман (1787–1864) – французский дипломат. Участник походов Наполеона в Россию и Германию. В 1849 г. назначен посланником в Россию, где он и оставался до разрыва между обеими державами (1854). Позже был сенатором.
9. Thouvenel L. Nicolas I et Napoléon III. Les préliminaires de la guerre de Crimée. Paris, 1891. P. 3
10. Битва под Аустерлицем – решающее сражение наполеоновской армии против армий третьей антинаполеоновской коалиции, созданной европейскими державами. Сражение вошло в историю как «битва трёх императоров», поскольку против армии императора Наполеона I в этой битве сражались армии императоров австрийского Франца II и русского Александра I Павловича. Это одна из крупнейших битв наполеоновской эпохи. Состоялась 2 декабря (20 ноября по ст. ст.) 1805 года около моравского городка Славков у Брна, нынче – в Чешской Республике.
11. Жорж Шарль Дантес Геккерн (1812–1895) – французский монархист, офицер-кавалергард, католик. В 1830-е годы жил в России, затем занимался политикой и был сенатором Франции. Известен, прежде всего, как человек, смертельно ранивший на дуэли А.С. Пушкина.
12. Франц-Иосиф (1830–1916) – император Австрийской империи и апостолический король Венгрии (с 1848 г.; с 1867 г. глава двуединой монархии – Австро-Венгрии).
13. Сенявин Лев Григорьевич (1805–1862) – товарищ министра иностранных дел, сенатор, тайный советник.
14. Луи-Филипп I – король Франции с 1830 по 1848 г. (по конституции титуловался «король французов»), представитель Орлеанской ветви династии Бурбонов. Последний монарх Франции, носивший титул короля.