Россия и горцы. Александр Скаков
2004-02-28
"Трудно найти на земле, которую мы населяем, народы, которые защищали бы
свою свободу и независимость с большим упорством
и которые, в то же самое время, беспокоили бы ещё больше своих соседей, чем жители Кавказа".
Иоганн Бларамберг1,
Немного на земле таких мест, как Северный Кавказ, где на относительно небольшой территории, значительная часть которой к тому же покрыта горами, ледниками и лесами, проживает столько различных народов, относящихся к нескольким языковым семьям. Здесь уживаются ислам, православие и языческие традиции. Здесь неразрешимые, как иногда кажется, противоречия разделяют два близких по культуре народа. До наших дней сохранились ещё не до конца изученные шедевры древней архитектуры: боевые башни среди горных ущелий, погребальные склепы, храмы. Уникальность Северного Кавказа и в том, что культура его народов сберегла преемственную связь с прошлым, начиная от эпохи ранней бронзы до наших дней. На равнинах народы приходили и уходили, одна волна кочевников сметала другую. В горах Кавказа законсервировались древние культуры, сохранившие мифологию, фольклор и материальные памятники давних веков.
XVII-XVIII века – начало проникновения России на Кавказ, которое обернулось, как известно, его покорением. Затянувшееся почти на сто лет, иногда оно было мирным, но чаще всего – кровавым, сопровождалось рейдами царских генералов, пожарами в аулах, набегами горцев на станицы. Положение осложняли еще и постоянные войны горских народов между собой.
В итоге Северный Кавказ стал частью Российской империи, а затем РСФСР, горские народы были включены в российское общество, выросли города, через ущелья пролегли дороги, по горам прошли линии электропередач. Только памятники прошлого и записки современников напоминают о том времени, когда Россия пришла на Кавказ, в неизученный и пугающий край, одинаково мало известный и в Европе, и в Азии.
Приход России на Кавказ – столкновение двух цивилизаций, повлекшее за собой не только борьбу и отторжение, но и их взаимообогащение.
Появление славян на Кавказе относится ещё к первым векам существования древнерусской государственности, когда на Таманском полуострове в X–XI вв. существовало Тмутараканское княжество, активно взаимодействовавшее с адыгскими племенами касогов. Населяли его люди разных национальностей, были среди них и славяне. Один из арабских авторов сообщает о "русах", проживавших между Дербентом и Беленджером, близ побережья Каспийского моря. Возможно, это была обычная фактория. Связи между жителями Руси и горцами носили преимущественно торговый характер, а под названием "русы" могли скрываться "варяги" – скандинаво-славянская дружина. Среди культурных памятников Аланского государства, господствовавшего на Северном Кавказе в X–XII столетиях были найдены древнерусские нательные кресты и браслеты. Известно также, что с Северного Кавказа на Русь ввозили самшит, который служил материалом для гребней.
В XIII веке по Руси и Кавказу прокатилась волна монгольского нашествия, уничтожившего государства и прервавшего связи между народами Восточной Европы. Но, уничтожая торговые пути и нарушая привычную систему международных контактов, татаро‑монголы создавали новые связи. В частности, к XIII–XV векам относится большое количество найденных на Кавказе древнерусских нательных крестов, попавших туда со своими владельцами, угнанными монголами. Во второй половине XIII века в предгорьях Кавказского хребта возникали целые русские поселения, основанные, вероятно, беглецами из ордынского плена. Любопытно, что одно из таких предполагаемых поселений находилось у села Майртуп (в переводе с чеченского "стоянка храбрецов"). Русские и горцы, имевшие общего врага в лице татаро‑монголов, были вынуждены стать союзниками.
Как предполагают кавказоведы, в это время на берегах Терека и Сунжи, "в гребнях и ущельях", появились первые казачьи поселения, положившие начало станицам гребенских казаков. Они получили свое название по слову "гребень", означавшему цепь холмов в предгорьях на правобережье реки Сунжи. Одна из рек на территории нынешней Ингушетии в XVIII веке (ещё до начала завоевания Кавказа Россией) носила название Русская Фортанга. Позже, когда отношения казаков с горцами ухудшились, гребенские казаки переселились на Терек. В XVIII веке сюда, на левобережье Терека, переходят новые группы казаков с Дона. При этом часть населения казачьих станиц составляли переселившиеся туда чеченцы.
В 1792 году на Северо-западном Кавказе создается Черноморское (позже Кубанское) казачье войско, костяк которого состоял из запорожцев и украинцев. На равнинах Предкавказья строятся первые русские города: Кизляр (
Одним из первых был Иоганн Густав Гербер2 (
В 1835 году Главный Кавказский хребет перешел направлявшийся из Абхазии в Черкесию, и далее – к населенному враждебными племенами морскому побережью в районе современного Сочи, русский разведчик и выдающийся исследователь Фёдор Торнау11. При попытке исследовать в 1836 году морское побережье от Сочи до Геленджика, он был захвачен в плен горцами, рассчитывавшими получить за него выкуп, и освобожден только через два года. Уже после окончательного присоединения Северного Кавказа к России его ущелья открылись перед выдающимися кавказоведами: графиней П. С. Уваровой12 – археологом и искусствоведом, В. Ф. Миллером13 – исследователем осетинского языка и фольклора, М. М. Ковалевским14 – специалистом по обычному праву, А. П. Берже15 – составителем 12 томов "Актов, собранных Кавказской археографической комиссией".
И тогда, и много лет спустя путешествия по Кавказу были сопряжены с большим риском. В 1781 году с боями прорывался через земли воинственных горцев Штедер16. Несколько раз чудом избежал гибели Ф. Торнау. Уже в советское время, в середине двадцатых годов, в Чечне был убит этнограф А. Ю. Бальшин17. Археолог и этнограф Л. П. Семенов18 в отчете о своих работах в Северной Осетии в 1924 году как бы между прочим сообщает: "В конце Куртатинского ущелья экспедиция подверглась опасности со стороны абреков, вдвоем подстерегавших добычу у дороги".
Что же увидели русские первопроходцы на Северном Кавказе, с какими народами столкнулись?
Между берегом Черного моря и Главным Кавказским хребтом проживали абхазские племена, занимавшие примерно ту же территорию, что и нынешняя Абхазия. От княжества Мегрелия, так же как сейчас от Грузии, её отделяла река Ингури. Не приглянулись абхазы И. Бларамбергу: "Они совершенно безграмотны, жестоки, недоверчивы и мстительны. Поскольку их не защищают ни князья, ни законы, они доверяют лишь самим себе и своему оружию, с которым никогда не расстаются" [1]. Более мягко отзывался о них Ф. Торнау: "Менее храбры и воинственны, чем кабардинцы и черкесы, они более склонны к домашней жизни; хищничество обнаруживается в них только тогда, когда приобретение этим способом не сопряжено с большою опасностью" [2]. Похожую оценку абхазам дает С. Броневский: "Абхазы не почитаются за свирепый народ между горцами" [3].
На противоположном, северном склоне Большого Кавказа находились земли родственных абхазам абазин или алты-кесек – Малая Абхазия. В эпоху позднего средневековья абазины переселились на северный склон Главного Кавказского хребта из горной Абхазии. Абазинским или абхазским считалось жившее в районе современных Гагры и Сочи племя садзов. Промежуточное положение между адыгами и абазинами занимали убыхи, населявшие территорию нынешнего Большого Сочи. Садзы и убыхи стали жертвами Кавказской войны и в 1864 г. были поголовно выселены в Турцию, где к настоящему времени полностью ассимилировались.
Севернее абхазов, от крепости Анапа и устья Кубани до места слияния Терека и Сунжи (ныне район Гудермеса), жили многочисленные адыгские (черкесские) племена, разделявшиеся на кубанских черкесов (ныне адыгейцы и черкесы) и кабардинцев. Кубанские черкесы (адыги) состояли из 13 племен – скорее политических, чем этнических образований: жанеевцы, шефаки, натухайцы, шапсуги, абадзехи, бжедуги, темиргоевцы, хатукаевцы, егерукаевцы, адамиевцы, мамхеги, мохоши, бесленеевцы. Среди них особенно важную роль играли наиболее многочисленные племена абадзехов, шапсугов и натухайцев, упоминания о которых появляются уже в XVIII веке. Несмотря на многоплеменной состав, адыги были единым этносом.
В свою очередь, Кабарда делилась на Большую (между Пятигорьем и Тереком) и более слабую Малую (между Тереком и Сунжей). Именно Большая Кабарда в XVIII веке главенствовала на всем Северном Кавказе, подчинив себе Малую Кабарду, абазин, карачаевцев, балкарцев, дигорцев, притесняя осетин и ингушей. В конце XVIII – начале XIX столетия Большая Кабарда была самым сильным и опасным противником России на Кавказе. По откровенному замечанию генерала А. П. Ермолова19, "моровая язва была союзницею нашею против кабардинцев; ибо, уничтожив совершенно всё население Малой Кабарды и произведя опустошение в Большой, до того их ослабила, что они не могли уже, как прежде, собираться в больших силах" [4]. В итоге Малая Кабарда исчезла с политической карты Кавказа, а большую часть её земель заняли спустившиеся с гор осетины и ингуши.
Оттесненные адыгскими племенами в горы, "на бесплодных и покрытых снегом высокогорных склонах Кавказского хребта" [1] жили карачаевцы и балкарцы (тогда их называли "бассиане"). Любопытно, что карачаевцев И. Бларамберг относил к числу "наиболее цивилизованных народов Кавказа", оказывающих, благодаря мягкому нраву, "цивилизующее влияние на своих соседей". Они, якобы, относятся "с исключительным смирением и уважением" к своим владыкам – князьям Кабарды, помогают бедным всем, чем могут, "не так увлекаются разбоем, как их соседи", очень трудолюбивы. Вероятно, И. Бларамберг идеализировал карачаевцев. Балкарцы делились на три основных племени: собственно балкарцы, холамцы и бизингиевцы (по реке Черек и её притокам) и, кроме того, чегемцы (по реке Чегем) и баксанцы, или урусбиевцы (по реке Баксан). Тюркоязычные карачаевцы и балкарцы по своим обычаям и фольклору очень близки к соседним кавказским народам.
Также в горах, на склонах Главного Кавказского хребта, проживали общества осетин: семь на южном склоне и семь на северном. Занимая первоначально горные ущелья северного склона и не имея возможности переселиться на принадлежащие кабардинцам и ногайцам равнины, осетины в XVII–XVIII веках активно заселяли земли современной Южной Осетии и прилегающих районов Грузии. Это, конечно, не означает, что осетин и их предков – аланов – не было на южных склонах Большого Кавказа в более раннее время. С 20‑х годов XIX века, после ослабления Кабарды и установления российского господства, стало возможным массовое переселение осетин на равнинные земли Северного Кавказа, и многолюдные горные аулы опустели.
Осетинский язык относится к иранской группе языков, в формировании осетин как этноса большую роль сыграли скифо-сарматские и аланские племена. Но их давними предками, вероятно, были автохтоны, позже подвергшиеся иранизации. Обращают на себя внимание труднообъяснимые культурные и фольклорные параллели между осетинами, абхазами и сванами (один из картвельских народов). О древнем единстве населения Западного и Центрального Кавказа свидетельствует и всемирно известный Нартовский эпос, бытовавший у абхазо-адыгов, осетин, балкарцев и карачаевцев. Следы Нартовского эпоса сохранились в горных районах Грузии, а в чечено-ингушском эпосе Нарты выступают как противники местных вайнахских героев. Границы распространения эпоса о Нартах не случайно полностью совпадают с ареалом кобано-колхидской культурной общности позднего бронзового – раннего железного веков (XI–VI вв. до н. э.). Таким образом, в горах Кавказа родился один из древнейших эпосов мира, дошедших до нас, – современник гомеровских поэм.
Северо-восточный Кавказ был по преимуществу населен нахоязычными народами, принадлежавшими к нахско-дагестанской языковой семье. На Западе жили ингуши (галгаи), которых нередко называли кистинами, или кистами. На самом деле, кистинами следовало называть только жителей ущелий по рекам Кистинке и Армхи. Позже название кистины перешло на жителей Панкисского ущелья в Грузии. Панкиси, заброшенное в XVII–XVIII веках, целенаправленно заселяли тогда выходцы из различных общин Чечни и Ингушетии. Уже в конце XVIII – начале XIX века нахские племена занимали оба склона Большого Кавказа, а жители Хевсуретии, Пшавии и Тушетии (горные районы в Грузии), по оценкам путешественников, представляли собой "смешение кистин, осетин и грузин" [1].
Территория проживания ингушей доходила на западе до нынешней Военно-Грузинской дороги и Владикавказа, откуда они были постепенно вытеснены осетинами. Впрочем, существовали легенды о том, что изначально предки ингушей обитали и в основной части Осетии, в Куртатинском и Даргавском ущельях, откуда их изгнали осетины и кабардинцы. В какой-то мере эту легенду подтверждает вайнахская топонимика в ущельях Северной Осетии, хотя не исключено, что она появилась там гораздо раньше, в эпоху средней и поздней бронзы. Осетины, спасаясь от кровной мести, создавали свои поселения и в более отдаленных районах Ингушетии. Фактор кровной мести играл важную роль в формировании этнической карты всего Кавказа, заставляя целые роды и фамилии переселяться иногда за сотни километров. Так, на ингушской земле появилось осетинское по происхождению племя джерахов. Движение осетин на восток и их столкновение с ингушами обернулось уже в наши дни кровопролитным осетино-ингушским конфликтом в 1992 году.
По словам Штедера, одного из первых русских путешественников, побывавших в ингушских землях, "невозможно представить себе ничего прекраснее и романтичнее этой области". Древние башни, горные водопады, оросительные каналы, отвоеванные у гор возделанные поля – всё это поражало взор чужестранца.
Между ингушами и чеченцами, в низовьях реки Ассы жили племена карабулаков, чеченских аккинцев, цоринцев, собственно чеченцев, ичкеринцев и несколько других. Чеченцев И. Бларамберг считал "самыми жестокими и дикими племенами на Кавказе". Как знакомо звучат слова русского путешественника: "Похищение – излюбленное ремесло чеченцев, которое определяет и их образ жизни, и их характер" [1]. С такой же неприязнью отзывался о чеченцах генерал А. П. Ермолов: "...Самые злейшие из разбойников, нападающие на линию. Общество их весьма малолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимались дружественно злодеи всех прочих народов, оставляющие землю свою по каким-либо преступлениям" [4].
Подчинившиеся России чеченцы жили на правом берегу реки Сунжа (вокруг и севернее современного Грозного) и "успешно занимались полеводством и скотоводством" [1]. Но и "мирные" чеченцы содействовали разбоям своих воинственных соплеменников, укрывая добычу и снабжая их зерном. Вот как писал о чеченцах И. Бларамберг: они "отличаются от других полным отсутствием прозорливости, что и погубит их рано или поздно. Все их соседи – кабардинцы, ингуши, кумыки и лезгины – считают их наиболее непримиримыми и лютыми врагами, так как этот народ до такой степени озлоблен, что не щадит никого и не думает о будущем" [1].
Но ведь не только воевать, похищать и грабить умел этот древний народ. Об этом свидетельствуют многочисленные башни и склепы (в Чечне и Ингушетии находятся самые красивые башни Кавказа), сохранился прекрасный чечено-ингушский фольклор, великолепное декоративно-прикладное искусство.
Территорию современного Дагестана русские первопроходцы делили на две части: высокогорный Лезгистан и приморский Дагестан. К северу от них равнинные земли занимали кумыки, ногайцы, калмыки, туркмены. В Дагестане находились сильнейшие княжества и ханства Северного Кавказа: Тарковское шамхальство, Казикумухское и Кюринское ханства, Мехтулинское ханство, Элисуйский султанат, Аварское ханство, Каракайтагское уцмийство, Табасаранское и Акушинское кадийства и ряд более мелких владений.
Русские путешественники стали свидетелями исторических событий, связанных с принятием ислама большинством горских народов, у многих из которых тогда ещё были сильны языческие верования, а жрецы-идолопоклонники по-прежнему обладали большой властью в своих обществах. Уже после принятия ислама у адыгских народов частично сохранялись христианские обряды, обряды культа Зороастры и некоторые языческие обычаи. И по сей день в религии осетин прослеживаются языческие верования, персонажи которых получили новые имена: покровитель мужчин и путников Уастырджи стал святым Георгием, бог-громовник Уацилла – святым Ильёй, покровительницей женщин считается Мады Майрам (Богоматерь). Другие почитаемые языческие божества сохранили свои древние имена: хозяин животных Афсати, властитель мертвых Барастыр, кузнец богов Курдалагон, покровитель домашнего очага Сафа, властитель водного мира Донбеттыр. Язычество (абхазская вера) сохранилось и в современной Абхазии.
Принятие частью горских народов ислама расценивалось многими русскими авторами XIX века как одна из причин нарастания сопротивления России. По мнению генерала А. П. Ермолова, русские чиновники на Кавказе сделали ошибку, равнодушно относясь к утверждению мусульманства у горцев, а в итоге "люди, прежде нам желавшие добра, охладели, неблагонамеренные сделались совершенными злодеями" [4].
Больше всего поражала русских любовь горцев к независимости и свободе, умение "дорожить свободой более, чем жизнью" [1]. Странным казалось то, что "чеченцы, например, все равны между собой и не имеют ни князей, ни дворянства" [1]. Но и у других народов Кавказа, при, казалось бы, наличии монархической власти хана или шамхала, форма правления была, скорее, похожа, по выражению И. Бларамберга, на "федеративную демократию". У других же народов были приняты "аристократическая" или "демократическая" формы правления.
Считая высшей ценностью свою свободу, привыкнув сражаться за неё и сделав войну смыслом своей жизни, горские народы находились "в состоянии непрерывной войны друг с другом" [1]. "Черкесы дерутся с абазинцами, кабардинцы – с осетинами и чеченцами, осетины – с кистинами, чеченцы воюют со всеми их соседями, а лезгины – с грузинами и дагестанскими татарами", – пишет И. Бларамберг. Ему вторит Ф. Торнау: "Неприступность жилищ и крайняя бедность сделали медовеевцев (жителей верховий рек Псоу и Мзымта – прим. автора) хищниками, страшными своим соседям" [5].
Даже вступив в борьбу с Российской империей, горцы не смогли объединиться. Природа набегов, столь характерных для горских обществ, так и не была понята ни царскими генералами, ни путешественниками и учеными XIX века. Они объясняли набеги "разбойной" натурой горцев, не желавших, якобы, трудиться, как это подобает земледельцам. Между тем набеги были жизненно необходимы для выживания перенаселенных общин в ущельях Кавказа, малопригодных для земледелия.
В глаза путешественникам бросалась бедность горцев, которую иногда объясняли их "леностью", иногда – бесплодием гор, не дающих своим обитателям необходимого пропитания. Как писал И. Бларамберг об адыгском племени натухайцев, "беспрерывные войны, которые они ведут, и их склонность к разбою оставляют им мало времени для того, чтобы заниматься хозяйством" [1]. Исключение составляли абазины: они "трудолюбивы, они смогли бы разбогатеть, если бы черкесы не отнимали у них всё, что они зарабатывают" [1]. Да и вообще, "черкесы не любят работу, и их главными занятиями являются война, охота и разбой" [1]. Однако ученые, при всем этом, отмечали у адыгских народов высокий уровень кузнечного дела и умение работать с благородными металлами.
Любопытно, что Штедер, испытавший в своих странствиях немало опасностей, с похвалой отозвался о трудолюбии ингушей, об их гостеприимстве, доброте, отваге и свободолюбии. Возможно, путешественник немного идеализировал горцев, видя в них пример столь популярного в эпоху Просвещения "естественного человека", чуждого пороков "цивилизованного общества". По его словам, ингуши "теряют облик дикарей и предстают более человечными, чем наши алчные благовоспитанные люди". Столь же восторженно об ингушах писал П. С. Паллас: "Это честнейшие и храбрейшие люди, борющиеся за свою независимость". Идиллическую картину "естественной" жизни горцев рисует А. С. Пушкин в поэме "Кавказский пленник": запевающий в горах песню свободы "черкес суровый", шумящие в "свободной резвости" младенцы, мудрые старцы, играющие в "светлый Баиран" юноши, гостеприимные сакли.
Часто военные действия России на Северном Кавказе вели не к победе над отрядами горцев, которые успевали уйти в труднодоступные места, а к сожжению аулов, угону лошадей и скота. Горцы становились ещё беднее, их примитивная экономика теряла свою основу, грабеж и война становились единственным способом выживания. В итоге царские генералы сами создавали себе противника.
Российские крепости на Кавказе строились на важнейших дорогах и переправах, и очевидной целью их строительства было "стеснить горцев". А. П. Ермолов свидетельствует в своих "Записках": "В чеченской земле между тем приступлено к построению крепости, которая по положению своему, стесняя жителей во владении лучшими землями, стоя на удобнейшей дороге к Кавказской линии и недалеко от входа чрез ущелье Хан-Кале, названа Грозною" [4].
Свободолюбие и бедность горцев воспринимались русскими как свойства людей диких и нецивилизованных. Реалисты с опаской смотрели на "дикарей" и "разбойников", романтики видели в них "естественных людей", близких к природе и правде. Для впервые открывшего Кавказ российской читающей публике А. А. Бестужева-Марлинского горцы "не более как умные ребятишки". "Они отказываются от выгод просвещения и удобств, – пишет он, – потому что в них видят цепи, потому что просвещение и разбой не могут быть смешаны вместе, а разбой и свобода для него одно, разбой есть его стихия, средство существования" [6].
Во второй трети XIX века восхищение "естественным человеком" стало уступать место практическим соображениям. Варварам и разбойникам, пусть и благородным, не было места в Российской империи. И. Бларамберг пишет, говоря о горцах: "Жестокие, мстительные, коварные по отношению к врагам, дома – они добры, гостеприимны, надежны в дружбе, воздержанны, почтительны к старикам и благодарны за благодеяния" [1]. "Народы Кавказа проницательны и весьма рассудительны по натуре, но наряду с этим почти всегда подозрительны и переменчивы в суждениях; их легко ввести в заблуждение, особенно умея им льстить, используя их слабые стороны", – продолжает он [1].
У тех же адыгов, "в своей частной жизни неплохого народа", "положительным качествам противостоит немалое число пороков". Но северокавказским народам не свойственны "хитрость армян, гордость грузин и утрированная учтивость и лицемерие персов". Удивление и уважение вызывало гостеприимство горцев: "Под защитой имени кунака можно было безопасно пересечь весь Кавказ" [1]. Добродетелями народов Кавказа считали также уважение к общественному положению, уважение к принадлежащему женщинам праву защиты и посредничества, подчинение родителям, вежливость и тщательное соблюдение приличий, щедрость, "умеренность и скромность в пище и в употреблении напитков", храбрость и предприимчивость на войне. Но при этом все говорили о тщеславии, недоверчивости и подозрительности горцев, их подверженности вспышкам страшного гнева.
В древнем законе кровной мести русские путешественники видели "тормоз жестокости в обществе" – в обществе "почти варваров" он "дает уверенность в невозможности безнаказанно предаваться всем порывам безудержных страстей" [1]. Варварство горцев объясняли, в первую очередь, местом их проживания. Чтобы лишить разбойников неприступного убежища в горах, сквозь них надо проложить дороги, а через леса прорубить просеки. Могли поступить иначе: переселить горцев на равнину насильственно.
Если бы у народов Кавказа смогли развиться торговля и сельское хозяйство, если бы они вернулись к христианству, недостатки горцев исчезли бы, а их достоинства стали бы ещё более очевидными. Об этом наиболее убедительно сказал в своем "Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года" А. С. Пушкин: "Должно, однако ж, надеяться, что приобретение восточного края Черного моря, отрезав черкесов от торговли с Турцией, принудит их с нами сблизиться. Влияние роскоши может благоприятствовать их укрощению: самовар был бы важным нововведением. Есть средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедание Евангелия" [7].
Путешественников удивляло, почему в ходе торговых отношений предков абхазов с древними греками, римлянами и генуэзцами горцы не заимствовали у них "гражданское образование". Этот парадокс С. Броневский объяснял нежеланием европейцев просвещать дикие народы. Если ограничиваться только торговлей, как это делают турки, армяне и греки, "присовокупится разврат к бесчеловечию" и недостижимой окажется цель "постепенного исправления нравственности коренных жителей". Россия же "одна находит пользу свою в том, чтобы способствовать к образованию кавказских народов" [3]. А потому России надо "неослабно преследовать хищников", быть суровой, но справедливой ("наказание соразмерять с преступлением"), развивать торговлю с горцами, не допускать работорговлю, патрулируя военными судами побережье Черного моря и перехватывая корабли с невольниками.
Разумеется, приучить народы Кавказа к торговле, считавшейся у них презренным занятием, и обратить в православие оказалось делом нелегким. Миссионерская деятельность почти повсеместно (за исключением Осетии, Абхазии и моздокских кабардинцев) была безуспешной. И тогда последнюю ставку сделали на силу, которая приведет горцев к покорности и направит к цивилизации. У И. Бларамберга читаем: "...Народами Кавказа можно управлять только силой. Им можно навязать власть только суровостью и жестокостью, а кротость и доброта расцениваются ими как слабость" [1].
В 1820 году путешествующий по югу России А. С. Пушкин восхищался успехами А. П. Ермолова в покорении Кавказа: "Ермолов наполнил его (Кавказ – прим. автора) своим именем и благотворным гением. Дикие черкесы напуганы; древняя дерзость их исчезает. Дороги становятся час от часу безопаснее, многочисленные конвои – излишними" [7]. Иллюзия "смирившегося" Кавказа рухнула уже через несколько лет после смещения генерала. В 1830 году был создан имамат, который сначала возглавил Гази-Мухаммад20, а затем Гамзат-бек21 и Шамиль22. После Чеченского восстания в 1840 году пожар войны охватил весь Северо-восточный Кавказ.
Вряд ли стоило обольщаться достигнутыми успехами. Если осетины действительно быстро интегрировались в российское общество, то для большинства других народов Северного Кавказа потребовалось более длительное время. В 1839 году, когда основные сражения Кавказской войны и махаджирство (массовый исход адыгов из России в Турцию) были ещё далеки, Ф. Торнау предполагал, что покорность горцев не будет прочной: "...Черкесы едва ли могут быть откровенно преданными русскому правительству; ни удобства жизни, ни спокойствие, ни подарки, которыми они пользуются, по крайней мере до сего времени, не уничтожили в них скрытого чувства ненависти к русским – разноверцам и завоевателям их" [5]. Но и он не ставил под сомнение необходимость для России разговаривать с горцами на языке силы.
На Северном Кавказе в конце XVIII – начале XIX столетия столкнулись два чуждых друг другу мира. Русские путешественники пытались объективно оценить горцев, понять их психологию, показать их достоинства и недостатки. Иногда это удавалось. Тот же Федор Торнау никогда не воспринимал горцев как людей второго сорта. Он видел в них друзей или врагов, сочувствовал им, учился у них. Но "бремя белого человека", стремление насадить свои культурные ценности и "цивилизовать" кавказцев неизбежно вело Россию к противостоянию с горскими народами.
Тем не менее не стоит преувеличивать масштабы Кавказской войны XIX века, говорить о четырехсотлетней борьбе горцев против России, сводить все эти события к антиколониальной борьбе. Совершаемые горцами набеги, например, не имели ничего общего с освободительной борьбой. Вряд ли можно однозначно противопоставлять "свободолюбивых горцев" и "российский империализм". Как тогда быть с тем фактом, что в Кавказской войне на стороне России выступало большинство осетин и ингушей, часть кабардинцев и дагестанцев? Но главное в ином. Пройдя через кровопролитные сражения и взаимные обиды, Россия и Северный Кавказ изменились сами и во многом изменили друг друга. Горцы поняли, что свободы нельзя достигнуть за чужой счет, путем унижения и грабежа своих соседей. В свою очередь, русские пришельцы уяснили для себя пагубность "барабанного просвещения" (выражение А. С. Грибоедова), когда цивилизация и культура насаждаются огнем и мечом.
Примечания
1. Бларамберг Иван Фёдорович (немецкое имя Иоганн; 1800–1878) – генерал-лейтенант, директор Военно-топографического депо, с
2. Иоганн Густав Гербер (?–1734) – географ, на русской службе с 1710 года. Выполняя правительственное задание, в 1728 году был командирован на Кавказ, где составил описание местности и населения.
3. Иоганн Антон Гильденштедт (1745–1781) – естествоиспытатель и путешественник из балтийских немцев на русской службе, один из первых европейцев, исследовавших быт и культуру осетин, ингушей и других северокавказских народов.
4. Петер Симон Паллас (1741–1811) – знаменитый немецкий и русский учёный-энциклопедист, естествоиспытатель, географ и путешественник XVIII–XIX веков.
5. Ян Потоцкий (1761–1815) – польский писатель-романтик, учёный-археолог, путешественник.
6. Самуил Готлиб Гмелин (1744– 1774) – немецкий путешественник и натуралист на русской службе, академик Императорской Академии наук.
7. Генрих Юлиус Клапрот (1783–1835) — немецкий востоковед, путешественник и полиглот.
8. Шёгрен Андрей Михайлович (Andreas Johan Sjögren; 1794–1855) – выдающийся российский языковед, историк, этнограф, путешественник.
9. Бутков Петр Григорьевич (1775–1857) – российский историк, академик Петербургской Академии наук.
10. Броневский Семён Михайлович (1763–1830) – директор Азиатского департамента МИД Российской империи, Феодосийский губернатор, историк Кавказа.
11. Торнау Фёдор Фёдорович (1810–1890) – русский офицер, дипломат, писатель, разведчик, участник Кавказской войны, автор документальных литературных произведений: "Воспоминания кавказского офицера", "Воспоминания о кампании 1829 года в европейской Турции", "От Вены до Карлсбада" и др.
12. Графиня Прасковья Сергеевна Уварова, урождённая княжна Щербатова (1840–1924) – русский ученый, историк, археолог.
13. Миллер Всеволод Фёдорович (1848–1913) – выдающийся русский учёный, фольклорист, этнограф, языковед и археолог. Известен как один из организаторов востоковедческого образования в России.
14. Ковалевский Максим Максимович (1851–1916) — русский учёный, историк, юрист, социолог эволюционистского направления и общественный деятель.
15. Берже Адольф Петрович (1828–1886) – археолог и исследователь Кавказа, председатель Кавказской археологической комиссии.
16. Штедер (Städer; даты рождения и смерти неизвестны) – подполковник русской армии, автор географического и историко-этнографического описания горных районов Северного и Центрального Кавказа (1781). Его дневник содержит обширный материал о русской политике на Кавказе в конце XVIII в.
17. Бальшин А. Ю. (даты рождения и смерти неизвестны) – ученый-этнограф, участник Дагестано-Чеченской экспедиции
18. Семенов Леонид Петрович (1886–1959) – литературовед, искусствовед, археолог, фольклорист, профессор Северо-Осетинского государственного педагогического института.
19. Ермолов Алексей Петрович (1777–1861) – русский военачальник и государственный деятель, в 1816–1827 гг. командир Отдельного Грузинского (с
20. Гази-Мухаммад бин Мухаммад бин Исмаил ал-Гимрави ад-Дагистани (1795–1832) – мусульманский учёный-богослов, преемник муллы Магомеда Ярагского, основателя и распространителя на восточном Кавказе учения мюридизма, имам Дагестана и Чечни (1829–1832).
21. Гамзат-бек Гоцатлинский (1789–1834) – имам Дагестана и Чечни (1832–1834).
22. Шамиль (1797–1871) – имам Дагестана и Чечни (1834–1859).
Литература
1. Иоганн Бларамберг. Историческое, топографическое, статистическое и этнографическое описание Кавказа. – Нальчик: Эль-Фа, 1999.
2. Торнау Ф. Ф. Обычаи абхазского народа и разделение его на состояния,
3. Броневский С. М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. – М., 1823.
4. Записки А. П. Ермолова. 1798–1826 гг. – М.: Высшая школа, 1991.
5. Торнау Ф. Ф. Краткий обзор горским племенам, живущим за Кубанью и вдоль восточного берега Черного моря, от устья Кубани до устья Ингура, 1 февраля
6. Семевский М. И. Александр Бестужев на Кавказе. 1829–1837. Неизданные письма его к матери, сестрам и братьям. // Русский вестник. Т. 87, 1870 – июнь; т. 88, 1870 – июль.
7. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1959.