Розы и шипы бархатной революции. Сергей Маркедонов
2004-07-28
“Бархатная революция” (или “революция роз”), о которой так долго говорили грузинские интеллигенты, свершилась.
Вероятно, в самой оценке октябрьско-ноябрьских событий 2003 года в одной из бывших братских республик Закавказья как “революции роз”, содержится скрытый смысл. Какими бы прекрасными не были розы, они не существуют без шипов. Поэтому не менее важен и для граждан Грузии, и для жителей бывшей “1/6 части суши” вопрос: “Последует ли за “революцией роз” очередная революция (или, если угодно) контрреволюция шипов”, которая станет новым вызовом и сегодняшних триумфаторов (политическое трио Михаила Саакашвили, Нино Бурджанадзе и Зураба Жвании) и для грузинской государственности, и для стабильности и безопасности на всем постсоветском пространстве?” На наш взгляд ответ на этот вопрос перспективнее искать не в упражнениях по конспирологии и в выяснении облика “стоявших вместе” за спиной грузинских революционеров. Куда важнее для нас определить основные черты политической культуры современной Грузии (в самом широком смысле) и понять, почему эти черты воспроизводятся раз от раза в весьма не “бархатных” формах и “розовых” тонах. Не менее важно рассмотрение ноябрьской революции 2003 года в контексте новейшей грузинской истории, а также на фоне российско-грузинских отношений.
Вектор Звиада
Не будет преувеличением сказать, что “бархатный характер” революции определяется не днем ее свершения, а ее последствиями. Вряд ли для кого-нибудь из парижан день 14 июля
Обращение к политической истории Грузии начала 1990– х гг. и образу неистового Звиада – вовсе не компаративистский соблазн. Желающих сравнивать политический стиль и идеологию Гамсахурдиа и Михаила Саакашвили, и грузинские революции образца 1990/1991 и 2003 гг. хватает и без автора этой статьи. Проблема в другом. Именно отец-основатель независимой Грузии Гамсахурдиа, ставший не просто лидером грузинских диссидентов-националистов, а реализатором их политических чаяний и утопий на практике, определил главный вектор политической культуры независимой Грузии. Как ни парадоксально, на первый взгляд, это прозвучит, но в соответствии с заданным вектором двигались и заклятые друзья-враги Батоно Звивда – Тенгиз Китовани и Джаба Иоселиани, и Эдуард Шеварднадзе, и сменившее его политическое трио. Именно Гамсахурдиа заложил в фундамент новой грузинской государственности кризис нелигитимности как главную характерную ее черту, а также весьма способствовал утверждению права силы как решающего средства в борьбе за высшую власть.
Что позволило грузинскому первопрезиденту получить нужный закон о выборах в Верховный Совет в 1990 году? Закон, позволивший ему сделать первый шаг к высшей власти в республике – посту Председателя Верховного Совета, а Грузии – пойти по пути независимости. Нужный результат обеспечила блокада железной дороги у Самтредиа в Западной Грузии в июле-августе 1990 года. Что обеспечило гигантский ресурс популярности на президентских выборах в 1991 году? Разжигание этнонационализма и борьба с происками “империи”. Ради этой борьбы неистовый Звиад упразднил 11 декабря
Верховный Совет Грузии отказался от проведения референдума о сохранении СССР 17 марта
“Своя земля” и кризис легитимности
Политическая идеология грузинских националистов базировалась на абсолютизации понятия “своя земля”. “Своя земля” как идеологический концепт предполагает приоритет этнической коллективной собственности. Этнос и только он может выступать верховным собственником и распорядителем этой земли. При этом (в отличие от обоснования прав собственности в гражданском праве) права на “свою землю” трактуются произвольно, на основе исторического “презентизма”, без учета реальных фактов прошлого. Тот факт, что последовательная реализация принципа jus primae occupationis в конечном итоге обесценивает сам концепт “своей земли”, в сознании лидеров национального движения в Грузии не являлось (и не является) логическим противоречием. В самом деле, если следовать этой логике, то у греков будет не меньше прав на Абхазию, чем у абхазов и грузин. В конце 1980-х гг., когда, вследствие “большого провала” коммунистического проекта (его идеологии и практики) и последовавшей затем политической либерализации, образовался идеологический вакуум.
В Грузии он был немедленно заполнен привычным и придавленным большевистским прессом концептом “своей земли”. Этот принцип стал главным лозунгом этнонационалистического движения, пришедших к власти на смену республиканским коммунистическим элитам. Легитимация власти в новой Грузии проходила на основе “принципа крови” – именно под лозунгом создания “своих” государств, выражающих интересы “своей” земли. Но следование этому принципу, в конечном итоге, заложило мину замедленного действия под легитимность новой Грузии. При этом под легитимностью следует, на наш взгляд, понимать не только восприятие власти как законной, но и как власти, выражающей интересы граждан. “Одна нация (этнически понимаемая) – одно государство” – не самый лучший подход для обеспечения легитимности власти в странах с полиэтничным и поликонфессиональным составом населения и с многочисленными образами “своих земель”. Очевидно, что государство, построенное по принципу “Грузия для грузин”, окажется чужим и нелегитимным для осетин, абхазов и армян (Джавахетия). Приняв 9 апреля
Очевидно, что “своим” не может считаться государство, признающее преемственность от образования, которое в 1918-1921 гг. вело политику кнута по отношению к Абхазии (генерал Мазниев [Мазниашвили]), Южной Осетии, армянской общине. Председатель Правительства независимой Грузии Ной Жордания (немало боровшийся с великодержавным шовинизмом в начале ХХ века) провозглашал в 1919 году, что в пределах его государства “не будет выходить ни одна газета, будет ли она русская, армянская или другая, которая не будет решительно стоять на почве независимости Грузии”. “Русские в Грузии теперь иностранцы. Они не имеют места в Национальном Совете в Грузии, хотя их всегда там было 6, 5 процентов…Теперь грузины стали державной нацией, и русские, даже прожившие десятки лет в Закавказье – иностранцы! Однако этих иностранцев мобилизуют, не говоря уже о налогах и.т.п.” Так описывал положение русских в независимой Грузии образца
Вероятно, при всем желании не получится определить позицию американского историка, профессора университета Чикаго Рональда Г. Суни, как русского “великодержавного шовиниста”. Тем не менее, в своем фундаментальном исследовании по истории Грузии времен гражданской войны он приходит к весьма схожим выводам: “Вместо явной поддержки межэтнических столкновений социал-демократы (правящая партия в независимой Грузии 1918-1921 гг.-авт.) сублимировали национальную напряженность в классово-политический конфликт, в котором армяне преображались в буржуазию, а русские – в бюрократию”. Не те же фокусы предпринимал фюрер, определяя евреев как нацию торговцев и ростовщиков и дуче, считавший итальянцев пролетарской нацией в отличие от буржуазных французов и англичан? По мнению Суни, политический строй независимой Грузии первого издания отличал непотизм и клановость. На всех высших должностях в армии и администрации преобладали имеретинцы. Что ж, истории свойственно повторяться. В особенности тогда, когда ее некритически пытаются “возрождать”, подгоняя ход современных событий к некоему “национальному идеалу прошлого”. Такая подгонка в Грузии завершилась воспроизведением худшего из опыта ее первой государственности в 1918-1921 гг. Тем более, что на Кавказе история является актуальным политическим игроком…
Легитимность через силу: неудача эксперимента
Таким образом, “бескровная революция” 1990-1991 гг. имела далеко не “бархатные” последствия. Возродив грузинскую государственность, новая Грузия на новом витке возродила и все сопутствовавшие ей проблемы. Но, как известно, революция “пожирает своих детей”. Канула в лету эпоха “бури и натиска” неистового Звиада. Во многом благодаря буре и натиску вчерашних же политических союзников. Митинги и лозунги оказались не лучшим способом интеграции в мировое сообщество. В этой связи призванным на царство оказался Эдуард Шеварднадзе, чья легитимность не на международном уровне, а внутри Грузии вызывала значительные сомнения. И “отец нового мышления”, оказавшись в знакомом ему кавказском политическом контексте, не нашел ничего лучшего, как добиться этой легитимности (т.е. стать “своим”) через реализацию идеи “Грузия для грузин” в Абхазии. Однако вместо ожидаемого успеха батоно Эдуард получил масштабный и долгоиграющий политический кризис, снизивший легитимность грузинского государства до рекордно низкой отметки. Следствием абхазской политики Шеварднадзе стало не только крупное военное поражение, утрата контроля над территорией бывшей Абхазской АССР и почти двухсоттысячный поток беженцев, проблемы которых грузинская власть за 10 лет так и не смогла разрешить. На территории Грузии возникло и укрепилось непризнанное государство – Абхазия. Параллельно с ее укреплением произошло “укоренение” государственности самопровозглашенной Южной Осетии.
По мнению британского эксперта Томаса де Ваала, самопровозглашенные государства на Юге Кавказа, “должно быть, это мировой рекорд, и не имеет смысла рассматривать это как временное явление, которое само по себе исчезнет”. Эти образования (Абхазия и Южная Осетия) успели обзавестись многими атрибутами государственности – госсимволикой, правительством и парламентом, бюджетом, армией, полицией и структурами безопасности, разработали основы национальной идеологии. Естественно, что самопровозглашенные государства нельзя рассматривать как государства в полном смысле этого слова. Тем более, вести речь об их легитимности. По словам того же Томаса де Ваала, “не следует забывать, что эти образования утвердились как самоуправляющиеся единицы, только избавившись от больших сообществ…” А претензии на легитимность самопровозглашенных структур также основывались на апелляциях к “своей земле”. Родившись в результате “бегства” от нелегитимности признанной мировым сообществом Грузии непризнанные государства (Абхазия и Южная Осетия) сами оказались в той же ловушке. Теперь они стали “чужими” для грузин. Круг замкнулся.
К неспособности Шеварднадзе обеспечить государственный суверенитет Грузии добавились и такие малоприятные вещи как коррупция и, по сути, приватизация государственного аппарата, полномасштабный экономический кризис. Так почему бы в этой связи не грянуть очередной революции. На сей – раз “революции роз”. Но можно ли рассматривать нынешнее свержение Шеварднадзе как акт политической справедливости? Дает ли он надежду на разрешение этнополитических конфликтов в республике Южного Кавказа?
Рискну предположить, что сегодняшний триумф Саакашвили, Бурджанадзе и Жвании ничего в политической культуре Грузии не изменил. Напротив, их победа продолжает вектор, заданный в начале 1990-х годов. Победа оппонентов Шеварднадзе достигнута непарламентским путем, а стихией толпы. В этом смысле по методике и исполнению этот политический триумф мало чем отличается от блокады железной дороги, вооруженного свержения Гамсахурдиа или приглашения на царство “отца нового мышления”. Т.е. ставка на силу, как основополагающее и универсальное политическое средство, никуда из политической жизни Грузии не ушла. Напротив, эта ставка “играет и выигрывает”. Во-вторых, революционеры-победители в своей борьбе против Шеварднадзе использовали (причем, многократно) националистический и антироссийский ресурс. То есть, концепт “своей земли” и идея “Грузия – государство для выражения этнических грузинских интересов”, по-прежнему, являются путеводными звездами грузинской политической идеологии.
За кулисами людно, но тихо...
Не праздный вопрос: “Не повторят ли оппоненты Шеварднадзе его путь и не начнут ли для поднятия собственной популярности и завоевания легитимности кампании по “замирению” Абхазии и Южной Осетии?” Сегодня даже осторожный Аслан Абашидзе, лидер Аджарской автономии пытается загодя отгородиться от тбилисских триумфаторов и провести консультации с коллегами из Сухуми и Цхинвали, а также с российской стороной. При том, что аджарцы– грузинский субэтнос, а не отдельный народ, как абхазы или осетины.
Далека от стабильной ситуация и в Самце-Джавахети, южной области Грузии, населенной армянами. Не следует сбрасывать со счетов и Марнеули с мощной азербайджанской общиной. Никуда не исчезла и проблема репатриации в Грузию турок-месхетинцев. Этот этнос подвергся депортации в
– в этом регионе преобладает армянское население, слабо ассимилированное с грузинским социумом и крайне негативно относящееся к самой идее репатриации месхетинских турок (учитывая и историческую память о геноциде
– помимо возможного армяно-турецкого конфликта вероятными кажутся грузино-армянский конфликт и грузино-турецкое противостояние (принимая во внимание неинтегрированность турок в современный грузинский социум).
Значит, для решения всех проблем, описанных выше, грузинскому руководству потребуются нестандартные ходы и нетривиальные политические и управленческие решения. Это должны быть поистине революционные меры в области идеологии. Меры, способные изменить “вектор Звиада” и существенно переменить облик политической культуры Грузии. Очевидно, что ставка на этнонационализм, концепт “своей земли”, как легитимационный ресурс, в данном случае не сработает. Любая попытка силой “собрать” Грузию и “объединить” грузинский народ на основе этномобилизующей защитной модели не просто не увенчается успехом. Она не может увенчаться успехом в принципе. Как ни трудно будет это признать, но концепция “одно государство – одна нация” (этнически понимаемая) в сегодняшней Грузии нереальна; у нее нет для этого ресурсов, ни правовых, ни силовых, разве что интеллигентская этнонационалистическая экзальтация.
Наверное, для доказательства политической зрелости новым лидерам Грузии было бы важно излечиться от утопий этнического мессианства и более адекватно увидеть и оценить ту роль, которую играет грузинское независимое государство. Переход от концепции “Грузия для грузин” к идее “Грузия – для граждан Грузии” был бы важной вехой на этом пути, равно как и принятие за основу концепции гражданской политической (а не по крови) нации. Такой подход разрушил бы стену недоверия между различными этносами, населяющими республику Южного Кавказа. Именно такой подход не позволил бы свершиться “революции шипов”.
Россия и Грузия: есть ли точки соприкосновения?
Но какова в этой связи должна быть позиция России? Заинтересована ли она в дезинтеграции Грузии и установлении протектората над ее экс-автономиями или же ее интерес заключается в стабилизации общественно-политической ситуации в соседней стране и некогда братской республике Советского Закавказья? Сегодня, независимо от симпатий (антипатий) грузинского истеблишмента, одним из главных гравитационных центров Кавказа остается Россия. И она объективно заинтересована в существовании единой, открытой, умеренно сильной и дружественной Грузии. Такие основополагающие признаки государства как единый и неделимый суверенитет, общие границы и сбор налогов являются фикцией. Но объективно преодоление этого множественного внутригрузинского раскола – общий интерес Москвы и Тбилиси, хотя значительные группы российской и грузинской элит не в состоянии это признать.
Грузия заинтересована в сохранении единства и территориальной целостности, тогда как России выгодно иметь в качестве соседа государство, власть которого в состоянии предотвратить превращение части своей территории в полигон и базу отдыха террористов. Министр иностранных дел России Игорь Иванов справедливо назвал Россию “кавказской державой”, “которую не устраивает состояние “ни мира, ни войны”. Большой Кавказ – единый социально-политический организм, несмотря на границы, произвольно проведенные по нему большевиками. Любой конфликт, начинающийся в Закавказье, имеет шанс получить продолжение на российском Северном Кавказе. Грузино-осетинское противоборство привело к потоку беженцев из бывшей Юго-Осетинской автономии в соседнюю Северную Осетию на территории России. Их “обустройство” там было обеспечено вытеснением из Пригородного района ингушей. Грузино-абхазский конфликт способствовал консолидации адыгских националистических движений в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгее и активизации Конфедерации народов Кавказа. Примеры можно умножить.
В грузинской публицистике сравнивают чеченский сепаратизм с абхазским. Сходство между ними можно обнаружить лишь в технологии завоевания власти и контроля над территорией – вооруженная борьба, непримиримость лозунгов, этнические чистки, примерно равное число беженцев в результате победы сепаратистов (около 220 тыс. русских бежало из Чечни и более 200 тыс. грузин – из Абхазии).
На этом сходства заканчиваются. Абхазский сепаратизм имеет выраженную пророссийскую направленность, чеченский – как минимум, самодостаточен, как максимум, тяготеет к экспансионизму. “Ичкерийские революционеры” не раз говорили об “Ичкерии от Каспия до Черного моря” и о возрождении “имамата Дагестана и Чечни”, но никогда не высказывались за присоединение к другому государству. Деятели абхазского движения, напротив, декларируют лозунги полного или частичного вхождения в состав России. В обращении к руководству России абхазский лидер Владислав Ардзинба писал: “Народ Абхазии считает Россию единственным гарантом безопасности и стабильности в регионе. Именно благодаря российским миротворцам и твердой позиции руководства России удается избегать новой полномасштабной войны. Руководство Абхазии пользуется полной поддержкой народа Абхазии в вопросе установления самых тесных отношений с Россией.
Антракт на фоне реквизита...
Можно критиковать Россию за поддержку абхазского сепаратизма, но пророссийские настроения подавляющего большинства абхазской общины и их нежелание видеть в роли миротворца никого кроме российских военных – факт, который нельзя игнорировать. Можно как угодно относиться к Кадырову, Гантамирову, Завгаеву, Автурханову или Сайдулаеву и другим чеченским лидерам, начавшим сотрудничать с Москвой. Все равно очевидно, что у России есть “свои” люди в в Чечне.
В Абхазии протбилисских политиков нет. Абхазскую власть “в изгнании” возглавляет этнический грузин Тамаз Надарейшвили. По замечанию политолога Андрея Зубова, “в Чечне после начала наступления российских войск в конце сентября – начале октября 1999 года почти треть чеченского и ногайского населения ушла в Россию в течение недели боев….Могли ли абхазы во время войны с Грузией в 1992 году бежать, спасая свою жизнь в Грузию?”
Заявление МИД Грузии от 11 июня
Лидеры абхазского движения смогли наладить сотрудничество с армянской, русской и греческой общинами Абхазии. Вице-спикером парламента Абхазии был лидер русской общины Юрий Воронов, а в составе абхазских вооруженных формирований сражался армянский батальон имени генерала И.Х.Баграмяна. Грузино-абхазский конфликт был в этническом отношении довольно мозаичен. Конечно, признание Россией суверенитета Абхазии было бы ошибкой, поскольку в ответ Грузия признала бы “суверенитет Ичкерии”. Но грузинской стороне стоит переосмыслить реальность: Грузия – страна не одних только этнических грузин, и попытка первого президента Грузии Звиада Гамсахурдиа действовать вопреки этой реальности – а вовсе не “имперские происки Москвы” – привели к расколу Грузии, который она не может пока преодолеть в одиночку.
Проживающие на грузинской территории этнические меньшинства заинтересованы в российском присутствии в Грузии и видят в российских миротворцах гарантию своей безопасности. На наш взгляд, требуется сохранить и увеличить российское военное присутствие на грузинской земле – конечно, не в форме оказания односторонней поддержки сепаратистам, а в виде расширения форм миротворчества. Российские миротворческие усилия могут осуществляться в сотрудничестве с США и странами Евросоюза. Вопрос о форматах такой кооперации необходимо прорабатывать – с учетом российских интересов.
Роли второго плана...
Какие перспективы ожидают Россию в Грузии в ближайшем будущем — зависит не столько от мирового сообщества, сколько от самих России и Грузии, точнее сказать, от способности их политических элит к адекватной оценке вызовов ситуации. России предстоит выбрать оптимальный сценарий для своей закавказской политики. Наиболее вероятными кажутся два из них: “доминирование” и “шагреневая кожа”. Успех первого проекта был бы для России лучшим исходом.
Под “доминированием” понимается наращивание не военного, а политического и социально-экономического присутствия России в Грузии при безусловном уважении всей полноты государственного суверенитета Грузии. Речь идет о принятии на себя Россией, с согласия Грузии, роли государства-гаранта стабильности в Грузии.
Реализация такого сценария проблематична. Уменьшение российского влияния в Грузии обратно пропорционально росту интереса США и стран Евросоюза к этой стране. Происходит вестернизация грузинской политической, интеллектуальной и деловой элиты, распространяются завышенные ожидания (иногда открытые, иногда маскируемые) “гуманитарной интервенции” Запада, в ходе которой оппонентов Тбилиси принудили бы к миру. Россия утрачивает позиции.
Правда, США и Европа не готовы предоставить сколько-нибудь проработанный проект разрешения грузино-абхазского, грузино-осетинского конфликтов, равно как и планы профилактики латентных конфликтов (Аджария, Джавахетия, вопрос о репатриации турок-месхетинцев и др.). Между тем, без разрешения застарелых межэтнических противоборств (или уменьшения уровня их конфликтогенности) говорить о долгосрочном присутствии стран Запада в Грузии (инвестиции, военно-политическое партнерство и пр.) сложно. Ни США, ни Евросоюз не готовы к проникновению в Закавказье. НАТО после “пражского триумфа”
Для реализации сценария “доминирования” следует отказаться от “комплекса конкуренции” с Западом. Западных партнеров пока еще нет оснований рассматривать как конкурентов. Россия, в отличие от них, активно включена в миротворческий процесс в регионе, и “коэффициент успешности” ее действий в Абхазии или на Юге Осетии на порядок выше любой из “гуманитарных операций” Запада последних десяти лет.
Представляется разумным использовать в интересах российской политики потенциал закавказских национальных диаспор в России для формирования позитивного имиджа России как гаранта стабильности в Закавказье. По официальным грузинским данным около 650 тыс. граждан Грузии работают в России, а по подсчетам российских экспертов почти 1/3 населения республики живет за счет средств своих соотечественников, зарабатывающих на жизнь в России или имеющих на ее территории свое дело. Около 100 тыс. грузинских беженцев из Абхазии также нашли работу и кров на российской земле .
Факты успехов российских миротворческих операций в Грузии должны быть транслированы и грамотно представлены в СМИ, в том числе зарубежных. На сегодняшний день о них не знают даже специалисты. С точки зрения коррекции образа самой России в Грузии требуется существенное изменение содержания информационной политики. Привлекательность имиджа России сегодня для грузинского восприятия может определяться внедрением недавно омертвевшей мифологемы “мини-СССР”, представления о России как благополучной, в целом, – удачливой страны, сумевшей не только выжить , несмотря на распад СССР, но и успешнее других государств Содружества провести экономические преобразования, страны – выгодного экономического партнера, дружелюбного, сильного и ... не очень заинтересованного в Грузии соседнего государства.
Сценарий “доминирования” может оказаться ресурсоемким и он ориентирован скорее на будущее, а не на сегодняшний день. Проблема не только в ограниченности финансов. Российская элита во внешней политике не показывает готовности “стоять до последнего” в защите собственных приоритетов, предпочитая уступки Западу. Российское руководство сможет предпочесть верность “союзникам по антитеррористической коалиции” защите своих позиций в Закавказье, полагая евро-американское доминирование меньшим злом в сравнении с нынешней нестабильной ситуацией. Российская элита может остановить свой выбор на сценарии “шагреневой кожи”, точнее продолжить его реализацию. Этот сценарий, фактически, реализуется все последние годы. В стратегическом плане он будет характеризоваться отсутствием внятной, основанной на перспективном планировании и прогнозировании политики и запоздалыми реакциями на поступившие вызовы со стороны самих закавказских актеров, США и стран НАТО, следованием не своим, а чужим инициативам. Это “застойный” сценарий.
Ситуация в Закавказье сохраняет для России значительное пространство для маневра. Выбор сценариев для отношений с Грузией, как никогда, зависит от воли самой российской элиты. В случае выбора стратегически неверного решения ссылки на происки агентов “империализма” или “глобализма” будут несостоятельны.
На наш взгляд, значительная роль в достижении понимания между правящими элитами двух государств должна принадлежать экспертному сообществу и России, и Грузии. Отказ от идеологизированных клише и рассмотрение динамики грузино-российских межгосударственных отношений в контексте глобальных процессов позволяет прийти к выводу о том, что ситуативно Россия и Грузия имеют много точек соприкосновения.
И та, и другая страна заинтересованы в стабильности и устойчивом развитии на Большом Кавказе, урегулировании “горячих” межэтнических конфликтов и профилактике конфликтов латентных. Очевидно, Грузия не в состоянии сама обеспечить суверенитет на всей своей территории. И проблема здесь не в злокозненности российской политики, а в собственных неудачных попытках найти адекватную концепцию гражданского мира и согласия в стране.
Однако для того, чтобы реализовать его потенциал, России предстоит немало. Необходимо отказаться от “слепой” поддержки сепаратистских движений на территории Грузии, руководствоваться принципом равноудаленности от противостоящих сторон во внутригрузинских конфликтах, использовать влияние не для разжигания межэтнической вражды, а для ее прекращения, равно, как и для интеграции закавказских государств и отдельных общин в единое общекавказское экономическое, политическое, культурное пространство.
Фото Анатолия Морковкина